(Очерк из висимского детства)
Фото ЦМП «Вместе».
Сегодня на страницах газеты мы публикуем очерк белорусского писателя, члена Союза журналистов России и Белоруссии Александра Викторовича Плюснина, детство которого неразрывно связано с посёлком Висим. Несколько месяцев назад он обратился в редакцию с предложением познакомить наших читателей со своим творчеством. Мы попросили Александра Викторовича написать несколько строк о себе.
«Родился в 1964 году в Нижнем Тагиле в семье металлурга. Отец Плюснин Виктор Моисеевич родился в Висиме. Работал сталеваром на УВЗ. Мать - Антонина Васильевна, урождённая Романович, родилась в Белоруссии. После освобождения Белоруссии переехала с моей бабушкой к родственникам в Нижний Тагил. Дед погиб на войне. Детство я провел в Тагиле, периодически приезжая к бабушке (матери отца)Аксинье Ивановне. С 10 лет жил с родителями в Белоруссии, затем армия, пединститут, работа в Заполярье, опять Нижний Тагил, Кубань и Смоленск.
В Беларуси у меня домик в деревне, где родилась моя мать. Живу и работаю в Смоленске, сотрудничаю в российских и белорусских изданиях. С белорусским писателем К.Г. Ниловым выпустили пять совместных книг серии « Сатира и юмор в созвездии жизни». Последняя общая книга «И смех и грех» была представлена на презентациях в Смоленске, Орше, Дубровно. Готовлю книгу очерков и эссе «Мой Висим», надеюсь познакомить с ней висимчан.
Не знаю, почему, но вот уже сорок лет это волшебное слово «Висим» держит меня в каком-то чарующем и волнительном напряжении. Стоит сказать это заветное слово и… «сердце бьётся в упоенье, и для него воскресли вновь…»
Впервые сердце моё забилось при слове Висим, когда я служил в Вооружённых Силах Советского Союза, и на одном из привалов вдруг с необычайной щемящей ясностью встала перед глазами усталого солдата изба моей бабушки Аксиньи и огонёк в маленьком окошке, бросающий какой-то тёплый призывной свет на прекрасный подоконный сугроб, зимний висимский сугроб, всегда праздничный и всегда милый сердцу уральца.
И чувство это тем более удивительно, что жил я перед призывом в армию в Белоруссии с 10 до 18 лет, а память сохранила в самом живом состоянии уральские впечатления шестилетнего ребёнка, сохранила как волшебный оберег от житейских болей и колотушек судьбы.
И вот этот-то оберег «Висим» и дал о себе знать в душе 18-летнего солдата.
Часть I
К бабушке!
Мне шесть лет. И родина моя – Советский Союз. И идём мы летним ясным денёчком по звенящему кузнечиками просёлку через пестреющее синими цветами разнотравье уральской луговины.
Идём я, и папа мой, и мама моя. Идём целых два километра от станции, куда нас доставил из огнедышащего уральского города маленький мультяшно-сказочный тепловозик. Привёз по сияющим солнцем, нагретым дыханием летнего дня рельсам узкоколейки.
Фантастической и до боли родной, уже ушедшей в небытие узкоколейки, которая словно граница в мир ушедшего счастливого советского детства, до сих пор вызывает светлую ностальгию по годам, сформировавшим критерии моего уральского мировосприятия и уральского мироощущения.
А мы всё идём и идём. И рядом с нами идут… и впереди, и сзади идут. Идут оживлённые предвкушением встреч с родными наши бывшие попутчики-пассажиры. Идут к Ельняковым, идут к Суворовым, идут к Комаровым, идут к Ольховиковым, идут к Плюсниным. Все свои, висимцы, всех и не перечислить, ибо всякий раз разные, но всегда свои, родные, земляки.
И вот уже открывается жаждущим глазам нашим вожделенный вид посёлка с его первыми домиками, крытыми по-уральски дворами, запахом молодой крапивы и дивным ароматом живой шумящей воды плотины Баронской. Плотины, символизирующей врата висимского рая, знаменующей собой мир иной, светлый и полный тайн и неведомых, если не сказать неземных, радостей; мир не городской, а много выше и чище, мир, погружающий вас в седые века висимской уральской истории-эпопеи.
Мы идём к бабушке!
Часть II
Пруд
Изведав очередную порцию счастья от бабушки – её ласковых ладоней, её душистых, пахнущих вареньем из ревеня объятий, наевшись бабушкиных пирогов с грибами, нахлебавшись окрошки со сметаной и напившись сладкого ягодного киселя, я с отцом спускаюсь узенькой улочкой к висимскому пруду.
По дороге отец рассказывает про золотопромывочную драгу, что ходила во времена его детства по этому славному пруду, с которым для нас, пацанов, не стояли и рядом все моря и океаны всего шара земного; мы, пацаны, во все времена были истинными природными реалистами и, не зная того, жили по великому золотому правилу: «Здесь и сейчас» и жили естественно, как и дышали. А пруд с его легендами, с его рыбой, с его весёлыми купаньями и не менее весёлым полосканием белья, корзинами, тачками и лодками у мостков был для нас главным сокровищем всего висимского царства. Даже лес у нас был на втором месте.
Известный пароль «Сим-сим, открой дверь» по силе действия был равноценен фразе «Пошли на пруд…» – она поднимала самых ленивых и даже больных.
На другой же стороне пруда – загадочные Галашки, загадочные и по названию, и по недоступности.
Это потом, лет 14 спустя, я впервые ступил ногой на их береговые камешки у подножия около горного холма, по которому рассыпались домики этих самых Галашек. Ступил, переплыв предварительно пруд… и плыл, словно совершал некий ритуал посвящения в рыцари его величества Висима, посвящения омовением и погружением в волшебный мир висимских вод.
Ну а пока мне шесть, и мы с отцом ловим окуней с мостков чуть левее гранитных утёсов, где пацаны постарше ныряют и просто прыгают в наш старый, родовой, чудесный пруд, через который прошло не одно поколение сорвиголов-висимцев.
И, возвращаясь с десятком-другим краснопёрых разбойников-окуней вперемешку с серебристой тугой сорожкой, мы с отцом идём важно и гордо, хорошо сделав своё мужское дело. Идём… и с приветливым достоинством принимаем похвалу и светлый юмор встречных висимчан. Идём бодрые и оживлённые – знаем: дано нам будет после баньки есть наш улов с большущей бабушкиной сковородки, зажаренных с молоком тех самых краснопёрых разбойников, а также и серебристую, удостоившую внимания наших червяков сорогу.
Мы оба счастливы.
Часть III
После бани
Вечереет. Мы сидим за столом и пьём чай с ватрушками.
На стене в углу теплится лампадка перед иконой староверческого письма.
В открытое окошко доносится блеяние овечек, мычание коров, лай собак. Ласковый ветерок чуть трогает ситцевые занавески…
Мы – это моя мама, сестра отца тётя Вера с дочерью Людой и я с отцом. Сидим в большой и единственной комнате; за кухонной перегородкой хлопочет бабушка; она редко и ненадолго присаживается к нам.
Взрослые тихо разговаривают, мы с Людой с напускным старанием пытаемся соблюдать неукоснительный детский этикет: стол – не место для пустой болтовни – ешь пирог с грибами – держи язык за зубами… а это невыразимо трудно, и мы, прыская от смеха, что-то сотворяем из азбуки немых – то пальцами, то глазами.
Нам и весело, и вкусно! Хоть и нет забавника-телевизора… Вот мы и слышим живой шум вечернего посёлка, и даже далёкие галактики по сырому воздуху пруда посылают нашему кержацкому концу приветные звуки достойно прожитого трудового дня.
Хлопает входная дверь – это другая моя тётка, незамужняя дочь бабушки тётя Анна входит в комнату. Она работает на почте и у неё один глаз. Второй – протезный. Она строга, но добра. Она к приезду гостей всегда приносит с почты какую-нибудь книгу и дарит детям. На этот раз мне достались «Севастопольские рассказы» Льва Толстого, и я опять счастлив.
На столе появляется жареная, нами добытая рыба, кринка молока и обязательные коллективно-рукодельные пельмени с начинкой из сырой рубленой капусты.
Это прекращает разговоры: вступает в свои права ритуал, заповеданный нам предками… как, впрочем, и пирог с грибами… он же – с рыбой… он же – с картошкой и луком. Ароматы на весь дом, ибо нет иных комнат в избе: здесь всё и все на виду, и никому не надо отдельных и удалённых мест.
Мы – семья!
Часть IV
Перед сном
Нам с отцом постелили в сенцах рядом с крашеной крупноступенчатой лестницей, ведущей на верх избы, где притаился чердак, хранящий разные забытые сокровища. Разведку и исследования их я отложил на завтра, а пока при свете керосиновой лампы отец показывает мне свой детский альбомчик с карандашными рисунками.
Скачущие лошади с тонкими ногами и правильно прорисованными копытами (очень сложная деталь), собаки с кольцами хвостов, уложенными на спинах – видимо, лайки, видно сразу, что художник находился под впечатлением этой породы, ибо лайка – собака особенная и уникальная, для охотника – верх совершенства собаки – ведь охота в Висиме была занятием прибыльным и почётным, а в знаменитую охотничью семью Комаровых, наших родственников, не раз приезжал в гости и поохотиться сам Мамин-Сибиряк; наш местный, родной, известный всему миру.
Отец листает страницы альбомчика, и я вижу жизнь Висима глазами моего отца, тоже шести–восьмилетнего. И нам обоим хорошо. Вон появляются сугробы и горки, санки с закрученными полозьями, снеговики с морковными носами… А вот уже и лето… Вот берёза… и отец рассказывает, как рисовать это уникальное дерево, в чём его отличие от других деревьев и какая она, русская и незаменимая в жизни нашей. Эти уроки рисования при свете керосиновой лампы, при запахе сена и неповторимого аромата уральской избы, при тихом шорохе обитателей хлева, что рядом с сенцами, – это был рай в варианте доступном на земле человеку с душой уральца, с талантом видеть красоту и талантом любви к детям и предкам.
Всё просто.
Чать V
Мы уезжаем
Нам пора возвращаться. У отца – огненная смена. Он сталевар.
Мы умываемся у печи за занавеской, пьём чай со вчерашними и мягкими не по-городскому ватрушками, упаковываем дорожные сумки, а я – свои «Севастопольские рассказы». Нас провожают на станцию. Мы идём пешком – это нормально – два километра – это приятная прогулка, даже с детьми и сумками. Опять – через Баронскую, опять – вдыхание невероятного свежего аромата воды и прощального шума плотины… И опять – синие цветы богатого разнотравья луговины, через которую мы вместе с другими земляками-попутчиками возвращаемся в наш Тагил.
Вот и скромное здание станции. И пока есть время, мы с отцом идём к заветному ключику, что скрыт среди кустов и сочной травы позади станции. Напившись с перерывами (зубы ломит) из не прикованной общей безмикробной алюминиевой кружки, наполнив фляжку из родника малой родины, мы вернулись на перрон. А через десять минут из-за синей горы показался белый дымок мини-тепловоза, а за ним потянулась змейка маленьких аттракционно-киношных вагончиков…
Много бы я дал, чтобы этот чудесный поезд с добротными деревянными диванчиками, по пятнадцати в каждом вагоне, вернулся бы в нашу сегодняшнюю жизнь, жизнь без волшебства и сказки. Вернулся бы, забыв злое – ведь ушёл, укатился он за наши светлые горизонты не добровольно, а действием недоброй силы. Может, и привёз бы этот вернувшийся паровозик нашим детям и внукам мир нашего чистого пионерского детства, оживший и блистающий мир Бажова и Мамина-Сибиряка, дружных старательских артелей и безыскусственного природного патриотизма, беззаветного служения великой России «и во дни торжества, и в годину невзгод…» Вернул бы нам миры, которые как-то в одночасье потускнели скукожились, как только начали мы отрабатывать свою замысловатую карму сонного, комфортом современным убаюканного бытия…
А ведь могли бы…
И паровозик бы сохранили для наших детей, внуков, правнуков и праправнуков, смело бегущий по узким рельсам в мир светлого разума; и дух уральский, общинный правил бы нашим балом не только в наших трёх концах, но и на всём нашем Урале, во всей нашей России! И иконы висели бы на своих местах, и пирогами с квасом пахло бы в наших избах, и дышали бы мы духом чистой вечерней улицы через распахнутые окна наших родовых домов, и хранили бы наши дома голоса и шаги предков наших, и росли бы наши детки в атмосфере активной любви и древних уральских заповедей…
А пока мы, усевшись на ладных деревянных диванчиках и устроив сумки с гостинцами на верхних багажных полочках, машем руками идущим за вагоном бабушке, тёте Вере и тёте Анне.
Рядом подпрыгивает моя двоюродная сестра Людка и показывает мне чёрный от черничного пирога язык.
Поезд набрал ход. Грустно.
А. Плюснин, 15 февраля 2023 г.
г. Смоленск.
